Из книги «Гелиодора» (1924)

Елена

Всей Греции ненавистны
застывшие на белом лице глаза,
словно сиянье олив
там, где стоит она,
и рук ее белизна.

Вся Греция осыпает бранью
озаренный улыбкой бледный белый лик,
ненавидя его тем сильнее,
чем бледнее он и белее,
вспоминая обольщенья былые
и былые страданья.

Греция глядит без волненья
на дочь, которую в любви породил Бог,
на красоту прохладных стоп и ног,
на точеные колени,
полюбила бы она деву все ж,
когда б ее возложили меж
погребальных кипарисов пеплом белым.

* * *

Эвридика

I.

Итак, ты меня отбросил назад,
а я могла бы ходить средь живых душ
по земле,
а я могла бы поспать средь живых цветов
наконец,

ты был так самонадеян
и так жесток,
что отбросил меня туда,
где мертвый лишай роняет
мертвый пепел на пепельный мох,

так самонадеян ты был,
что сломал меня наконец,
жила я уже в забытьи,
была почти позабыта,

если бы ты не трогал меня,
я перешла бы из забытья
к покою,
если б ты дал мне отдохнуть
среди мертвых
я забыла бы прошлое и тебя.

II.

Здесь лишь над пламенем пламя
и меж красных искр чернота,
полоски света и тьмы
слились в бесцветный поток;

зачем оглянулся ты,
в ад ввергая меня,
и там меня поселил
и отбросил меня в ничто?

зачем обернулся ты?
зачем посмотрел назад?
зачем замешкался ты?
зачем ты свое лицо
в пламени вышней земли
склонил тогда над моим?

что затмило мое лицо,
когда свет лица твоего
и взгляд коснулись меня?
что на моем лице
ты увидел? — собственный свет,
своего присутствия жар?

Что было в лице моем —
лишь отраженье земли
да гиацинтов цвет,
из расщелины уловлен скалы,
пораженной светом зарниц,
да крокусов нежных лазурь,
и крокусов блеск золотых,
и анемона цвет,
как зарница, молниеносен,
и как молния, бел.

III.

Шафран на грани земли,
дикий шафран, склоненный
над острой гранью земли,
цветы, что пробились на свет из земли,
все цветы утрачены, все;

всё утрачено, всё,
всё перечеркнуто черным,
черным по черной тьме,
и даже хуже черноты
этот бесцветный свет.

IV.

Над гранью грань
крокусов голубизна,
друг на друга встающих стеной голубой,
голубизна вышней земли
и голубизна глубин над бездной цветов
утрачена мной;

цветы,
мне бы вдохнуть хоть раз,
в себя их дыханье вобрать,
которое больше земли,
даже вышней земли,
чтоб с собой унести
в мир подземный мой.

если б могла я с земли собрать
благоухание всех цветов,
если б могла я хоть раз вдохнуть
крокусы золотые
и красные
и золотые сердца ранних шафранов,
все множество золотое,
я бы утрату перенесла.

V

Так самонадеян ты был
И так беспощаден,
что я утратила землю
и земные цветы,
и живые души на ней,
а ты, кто прошел сквозь свет
и вышел на свет,
жесток;

ты, несущий свой свет,
ты, кто полон собой,
кому не нужен другой,

пусть ты самовлюблен
и оглянулся назад,
я скажу тебе так:

не утрата эта потеря,
этот ужас, кольца, извивы
и черные дыры,
этот ужас
не хуже —

ад не хуже твоей земли,
там, наверху,
ад не хуже, о нет,
ни все цветы твои,
ни артерии света,
ни ты сам
для меня не утрата;

ад мой не хуже, чем твой,
пусть ты бродишь среди цветов наверху
и с живыми душами там говоришь.

VI

У меня в этой тьме
больше тепла,
чем в сиянье краев твоих,
во мраке этом
и в серости беспросветной
у меня больше света

и цветов, —
когда я призналась бы в этом тебе,
ты свернул бы с торной своей тропы,
и направившись к аду, опять
повернулся бы и оглянулся назад,
чтоб я провалилась туда,
где стократ страшнее, чем здесь.

VII

Есть хотя бы свои цветы у меня
и мысли свои — отобрать
не под силу богам;
есть свое тепло и место свое,
и дух мой мне вместо света;

и дух мой, все потеряв,
знает это,
пусть мал он среди этой тьмы,
мал средь бесформенных скал,
но до того, как погибну,
должен разверзнуться ад;

до того, как я пропаду,
ад раскрыться должен красною розой,
давая мертвым пройти.