Страшно знать правду о героях —
Как глухо звучит стон внутри черепной коробки,
Как долго бегут трещины по позвоночнику,
Как поскрипывает лесенка звукоряда
К каждой веселой ноте
Обертонами отчаяния.
Даже если, как семьдесят лет назад, в марте —
Тоже своего рода выборы —
Утомительные рифмы истории
Звучат глухо, словно внутри черепной коробки.
Вот что будет, если мы перестанем бояться —
Будет больно, и будет страшно,
Холодно, не будет хватать калорий,
И это будет надолго, никакого просвета,
А если покажется, что больней быть уже не может,
Врач поставит укол, который усилит боль.
Смерть будет идти долго,
Смерть принесет горе,
Смерть окажется бесполезной.
По пересохшему дну мертвого горла,
Подтягивая за собой водоросли ослабевших слов,
Шаркая босыми ногами,
Опираясь одной рукой на отчаяние,
Другой на нытье трещин вдоль позвоночника,
Придет любовь, потерявшая было право речи,
Лишенная языка,
Называя отчаяние надеждой —
Все, что увидит, она назовет по имени —
Как забытые лодки, со дна мертвого горла
На поверхность всплывают новые имена —
И для нашей смерти есть имя,
Даже для страха,
А мы думали, он больше не нужен —
Вот что будет, когда мы перестанем бояться,
Вот что стало, когда мы перестали бояться.
2
В России после дождя враги растут, как грибы,
Закончится осень, чуть дашь позвоночнику роздых,
Морозные вихри, гигантских циклонов рабы,
И снег кокаиновой пылью вгрызается в ноздри.
Конечно, бывает, сквозь сердце пробьется мотив,
Он скоро утонет в руладах сирен сладкогласных,
Матросы выходят на лестницу, уши закрыв,
А в воздухе хлопает крыльями парус атласный.
И этот корабль, он становится птицей ночной,
Точней, желтоглазой совой на развалинах ночи,
Расплавленный воздух спешит отвердеть за спиной,
Мы думали, что апокалипсис будет короче —
Постой, ты жила настоящим! — она обернется,
Еврейская девушка, тело плотнее фарфора
И в смерти не станет прозрачным, и эхо в колодце
Глубокого глаза до дна доберется нескоро —
Пустыня так трудно растила цветы для тебя,
Забыла, отвыкла, откуда и взять столько силы,
Стонала, когда по ступеням под сердцем носила
В сквозной звукоряд, где теперь только трубы трубят.