В мае восемьдесят восьмого года в нашу московскую школу привезли очередного ветерана. Подобные визиты были, естественно, приняты перед днём Победы, но этот Григорий Петрович как-то особенно был увешан орденами и медалями, аж ноги подкашивались под тяжестью пиджака. Он долго рассказывал о боевых подвигах, как штурмовал европейские столицы в армии маршала Конева. Затем поведал, что сейчас на пенсии увлёкся стихами, книгу выпустил. И прочитал нам несколько собственных опусов на военную тему. Я запомнил две строчки:

“Я воевал и страну защищал. За тебя, сопляка, не дрожала рука”.

После выступления мальчики и девочки засыпали ветерана красными гвоздиками, купленными накануне возле Центрального рынка, а те, что он оказался не в состоянии унести с собой, были позже возложены рядом с портретом Зои Космодемьянской. Наша классная руководительница, учительница первая моя, классически советская Надежда Фёдоровна Нефёдова долго произносила слова благодарности, адресованные Григорию Петровичу и Космодемьянской одновременно, размахивая правой рукой с тяжеловесным серебряным кольцом, которое она нередко опускала в области моего восьмилетнего лба. Её кольца я боялся гораздо больше, чем каких-либо ужасов о фашистах.

Более трети столетия спустя я позволю заметить, что дню Победы несомненно повезло. Ведь была пара-тройка других официальных праздников с гвоздиками, красивыми словами и Надеждой Фёдоровной, но только девятый день мая более-менее сохранился в своей первозданной форме, разве что к советскому мракобесию добавилось путинское.

Прекрасное весеннее время, в преддверии летних каникул и отпусков, а при Путине добавили ещё несколько выходных дней: пускай простой народ пьёт, веселится и не задумывается, сколько миллионов были уничтожены на той войне и какую роль в этом уничтожении играла сталинская Россия. Что до интеллигенции, во-первых, она промолчит, т.к. она привыкла молчать; во-вторых, она во дне Победы видит больше добра, чем зла, во всяком случае, меньшее из двух зол; в третьих, интеллигенция эта тоже охотно марширует в общем строю, песню “Мы за ценой не постоим” как-никак не братья Покрасс написали, а Булат Окуджава.

Между делом, подросли мальчики и девочки с гвоздиками. Подросли и не воспользовались тем редким глотком свободы девяностых годов, когда у преступной, кровавой, террористической страны с вековыми традициями византийского лицемерия и ордынского единовластия была реальная возможность построить что-то новое, относительно светлое и как минимум не советское.

Они видели как два старших поколения по-прежнему поднимали свои бокалы девятого мая и, вероятно, задавали мало релевантных вопросов по теме, возможно, не задавали их вообще.

Многие считали, что не нужно всё семидесятилетнее прошлое мазать чёрной краской, что их деды доблестно воевали, что победа в войне – это святое.

Так он и сохранился в девяностые годы: миф о великой победе.

Путин действовал плавно и, как казалось поначалу, не делал ничего радикального. Ну, чеченцы. Ну, михалковский гимн вернули – так ведь, с другими словами, не так ли? Телевидение потихоньку поставили под кремлёвское крыло. Ну, и что? Зато нет цензуры в литературе, которая так удручала при прежнем режиме: читай, кого хочешь, даже самых опальных.

Несогласных было мало. Протестовали лишь единицы, вроде Новодворской, но из неё, физически изуродованной в тюрьмах и психушках, привыкли делать юродивую, один Галкин чего стоил.

С точки зрения нового вождя, репутация дня Победы была по-прежнему прочной, – это была та романтика, вокруг которой он мог идеологически объединить страну. Любая идеология – советской России или Третьего Рейха – обычно устремлена в будущее, но Путин был слишком осторожен, чтобы обещать конкретное будущее, такие обещания уже были не в моде, поэтому идеальной идеологией для него являлась именно ностальгия, то есть уход назад в прошлое.

Какой именно должна быть эта ностальгия? Здесь не до Рихтера или Ахматовой, Плисецкой или Филонова. Ностальгия должна быть чёткой и понятной большинству, воспаляющей фантазию и олицетворяющей величие. Для того, чтобы поднять эту ностальгию до уровня идеологии, требовалась ещё одна константа: наличие коричневого врага. Безусловно, западный мир давно стал другим, да и Германия уже отнюдь не фашистская, а очень даже наоборот, осудившая убийц Рейха на государственном уровне. Но для страны, которая убийц из собственной истории осуждать не собиралась, этот маленький нюанс не имел никакого значения.

Наличие нацистов из прошлого и настоящего было также необходимо для путинской России, как наличие евреев для Нюрнбергских законов. Без них и победы не будет, побеждать некого.

Так был заложен первый основной фундамент для войны 2022 года.

У предшественников Путина, повторюсь, было больше праздников, а с ними и больше поводов для парадов и прочей ахинеи.

В современной же России: если не день Победы, то что праздновать? За что уцепиться?

Сталин в конце сороковых этот праздник фактически отменил, сделал рабочим днём. Ему не нужно было, чтобы ветераны, изувеченные войной и вернувшиеся в нищету после неё, собирались и вспоминали европейские города, задавая ненужные вопросы. Разбомбленный Берлин в сорок пятом выглядел лучше, чем довоенная Москва в сороковом. Здесь могло запахнуть секретными обществами последних лет эпохи Александра Первого, которые, как мы знаем, привели к Сенатской площади.

День Победы возродил Брежнев, подняв его до второго главного праздника после ноябрьского, но сделал это не ветеранов ради, а, скорее, чтобы дополучить ордена и медали, не доставшиеся ему десятилетиями раньше. Кстати, вариант с наградами для нынешнего вождя, возможно, не за горами, лишь нужно лет пять-семь прибавить к нынешнему возрасту.

Последний быстро сообразил, что из праздника победы можно создать театральное действо, которое будет будоражить воображение. Параллельно с этим, он отчётливо обозначил исторические контуры. В путинском сознании, Вторая мировая война – это не трагедия и позор, а боль и слава (да простит меня Альмодовар), это предстояние, которое неизбежно закончится штурмом цитадели (да не простит меня Михалков). Трагедия – главная трагедия двадцатого столетия! – это распад Советского Союза. Позор – это Брестский мир, где русские проиграли проигравшим. Между этими двумя событиями: он, Путин, видит великую войну, чья роль должна находиться в эпицентре современной России.

Советского Союза больше нет, но есть Великая Отечественная война, а она и есть Советский Союз. Путинская математика установила знак равенства.

Здесь-то и понадобились мальчики и девочки, которым уже было за тридцать. Нацепив георгиевскую ленточку – эту помесь екатерининского Святого Георгия и колодок ордена Славы 1940х годов, – и воодушевившись портретами дедов, которые изнасиловали более двух миллионов немецких женщин, они толпою, врозь и парами отправились шагать в Бессмертных полках по городам и весям Российской Федерации и дошли таким образом, увы, до Бостона, Нью-Йорка, Вашингтона.

Таким образом, 2022 год начался годами раньше, задолго до Крыма и даже до Грузии.

Каждый парад на Красной площади был генеральной репетицией.

Спасибо деду за победу и можем повторить.

24 февраля Путин не стал внезапно безумцем, как диагностируют сегодня многие. Наоборот, всё было плавно и логично, если учитывать во что постепенно превратился день Победы.

Просто прежде диагностов было немного.

Ведь, согласитесь, сложно быть диагностом со знаменем в руках.

А теперь попробуем вычесть Путина из девятого мая. Посмотрим на этот праздник со стороны: как на победу над фашизмом, освобождение концлагерей смерти, подвиг наших близких и так далее, то есть посмотрим так, как на него до сих пор смотрят многие, включая тех кто ненавидит Путина и всецело поддерживает Украину.

И здесь возникает другая дата, то есть не дата, а большая ложь: 22 июня 1941 года как день начала войны. Именно эта ложная точка отсчёта позволяет сохранять розовую скорлупу романтики вокруг победы и роли Красной армии вообще. То, что для немцев являлось операцией Барбаросса, а для западных стран – внезапным столкновением двух вчерашних союзников, для Советского Союза было обозначено как первый день Великой Отечественной войны. Таким образом, этот страшный июньский день, о котором мы привыкли мыслить в рамках черно-белой хроники блицкрига и первых аккордов из “Вставай, страна огромная”, – этот день искусно обнулил все военные действия и преступления сталинской России за предыдущие двадцать два месяца.

Если отмотать к 1 сентября 1939-го, когда по-настоящему началась Вторая Мировая война, или даже на неделю раньше, когда был подписан пакт Молотова-Риббентропа, то ни о каких освобождениях и подвигах речи уже быть не может. Там уже и восточная Польша, куда 17 сентября вошли советские войска, и Бессарабия, и совместные парады с союзниками-нацистами, и вторжение в Финляндию, и “демилитаризация” Польши, т.е., Катынь, и многое другое. Советский Союз участвовал в этой войне с самого начала и несёт такую же ответственность, как и гитлеровская Германия.

С ещё большим лицемерием Сталин назвал войну Великой Отечественной, то есть оборонительной, с отсылкой к обороне 1812 года. Этим названием можно было оправдать всё что угодно: СМЕРШ, заградотряды, штрафные батальоны, порабощение практически всей Восточной Европы. Десятки миллионов убитых. Те самые миллионы, которые современная Россия постоянно ставит в укор Соединённым Штатам, которые – какое кощунство! – берегли своих солдат и потеряли всего триста тысяч.

Посему, не Путина следует вычитать из общего уравнения, а 22 июня и Великую Отечественную. Вот тогда-то и останется тот оголённый ужас победы зла над злом на фоне уничтожения народов и поколений, масштаб которого был бы невозможен если бы Россия в 1939 году заключила союз с западными державами.

Впрочем, Путина эти подробности уже не волнуют. Его мир – это огромный резиновый глобус Аденоида Гинкеля из гениального фильма Чаплина. Глобус лопнул очень давно, задолго до 24 февраля, скорее всего когда он сам уверовал в день Победы, как в нечто святое и незыблемое.

Война с Украиной и другими странами – это было лишь дело времени. Парады победы настолько болезненно действуют на психику, что сложно различать между военной техникой на Васильевском спуске и где-нибудь под Киевом.

Война с вымышленными нацистами из Украины – это война как последствие праздника, где идеология вооружилась ностальгией и сделала её печальной реальностью настоящего времени.

Президент Российской Федерации обиженно смотрит в прошлое и переживает, что не он, а кто-то другой вершил судьбами земного шара в сорок пятом в Ялте, сидя на скамейке с Рузвельтом и Черчиллем.

Вполне возможно, что это единственный случай в мировой истории, когда война была задумана из-за величия одного праздника.

Каково же будущее у этого праздника? Есть три варианта.

Первый, он же наиболее вероятный. Современная Россия будет всё дальше развиваться по обратной хронологии, как некий Бенджамин Баттон на уровне государства, где с каждым годом девятый день мая будет становиться всё более и более бесноватым, этакой Вальпургиевой ночью посреди бела дня. Будут добавляться новые враги, новые территории. У старых маршей появятся новые обработки, а Анна Нетребко вместо Аиды и Виолетты в Ла Скала будет исполнять “Синий платочек” на Красной площади. Оркестром будет дирижировать Валерий Гергиев, разумеется.

Второй вариант, наименее вероятный, может наступить к глубокой старости вышеупомянутых мальчиков и девочек, к тому времени – дедушек и бабушек. Русский человек осознает, что страна, развязавшая войну и виновная в столь многочисленных преступлениях, не имеет морального права отмечать победу в той же самой войне. Это будет ощущение глубокого стыда за эти преступления и за последствия, связанные с днём Победы. Ощущение стыда, которое испытывают сегодня немцы, не имеющие никакого отношения к Холокосту.

Вариант третий, он же литературный, может проходить по израильской модели, когда девятого мая будет звучать двухминутная сирена по всей стране в память о погибших. Все жители России будут замирать на две минуты и склонять голову. Такое может случиться когда этот день перестанет ассоциироваться с каникулами и застольями, парадами и концертами. Такое может случиться когда чувство боли за погибших придёт на смену милитаризму, ксенофобии и фантомным имперским амбициям. И да, это уже чистая литературная фантазия, так как подобный вариант невозможен при тех византийских, ордынских, сталинских, теперь уже путинских традициях, настолько глубоко проросших в стране, в которой некоторые из нас имели несчастье родиться.

май 2022