“The Waste Land” Т. С. Элиота и “Fin de Siècle” И. Бродского

Идеальный способ прочувствовать поэму Томаса Стернза Элиота “The Waste Land” – это прослушать запись его собственного чтения. В своем произведении Элиот использует несколько языков; кроме английского – французский, немецкий и итальянский, а также ряд строчек и отрывков стихов разных авторов. Таким образом он создает необычайную звуковую глоссолалию. Возможно, Элиот считал, что именно феномен глоссолалии наиболее соответствует новой эпохе. С началом Первой мировой войны рухнула привычная структура жизни (как внутренняя, так и внешняя), и какие-то новые, «потусторонние» звуки носились в запыленном воздухе наступивших времен.

Эту довольно длинную поэму нельзя рассматривать с точки зрения принятых параметров композиции. Строго говоря, она не воспринимается как цельное связное произведение, даже с учетом того, что в поэтическом произведении логическое построение может не являться основной движущей силой. По своему сюжету “The Waste Land” определенно ближе к короткому роману, нежели к традиционному лирическому стихотворению. Я употребляю слово «сюжет» в смысле развития характеров и конфликта между ними.

Чтобы проникнуть под колеблющуюся поверхность поэмы, лучше всего читать ее вслух. Любопытно, что это повлияло на меня больше, чем многократное прослушивание авторского чтения Элиота. Возможно, потому, что возникает ощущение причастности, улавливание отсвета того магического момента, который прошел через существо поэта, – причастности к процессу творения. Только погрузившись в звуковую структуру этой поэмы можно приблизиться к настоящему пониманию внутреннего беспокойства, владевшего поэтом в то время и позволившему ему эмпирически, то есть поэтически, предвидеть то, что несет в себе наступающее столетие. “The Waste Land” – эмоциональное, а значит, поэтическое предвидение. Таким образом, можно назвать эту поэму взглядом в будущее, тогда как “Fin de Siècle” – обращение к прошлому.

Иосиф Бродский написал “Fin de Siècle” по-русски в 1989-м и опубликовал незадолго до смерти два варианта – на русском и на английском. Для Бродского это произведение стало личным пророчеством.

Оба поэта пишут об одном и том же – о времени вообще и, в частности, о XX веке. Т. С. Элиот выразил иррациональное беспокойство при виде надвигающегося чудовища – новой реальности 20-го столетия. Бродский же смотрел в прошлое, в сущности, на то же самое время, но со своей персональной позиции и, как обычно, используя «поколенческий подход» для доказательства собственной точки зрения.

Дорога между “The Waste Land” и “Fin de Siècle” – это путь эсхатологии. Круг замкнулся и выходит на следующий виток. Отрезок составляет семь десятилетий – от 1922 до 1994 года (в 1994-м было опубликовано произведение Бродского на английском). Для кого-то это – целая жизнь. Один из таких ровесников века – мой отец, который родился в Сибири в 1921-м и умер в Москве в 1994-м. А для меня вот уже сорок с лишним лет тому назад домом стала Америка. Здесь выросли мои дети, и здесь живет моя семья. История семьи разошлась с историей западной цивилизации примерно на тот же срок: в 1915-м родители отца приехали в Россию из Польши; в 1981-м мы с женой и двумя детьми поднялись на борт самолета «Аэрофлота» в Москве и отправились в Вену. “Unreal cities”!

Этот отрезок времени – русский период жизни моей семьи. Период нашей жизни, жизни моего поколения. Следующий, 21-й век будет принадлежать уже кому-то другому.

Два выдающихся произведения, о которых мы здесь говорим, могут служить ориентирами века: один у входа, другой – у выхода. Они созданы двумя великими поэтами, нобелевскими лауреатами. Т. С. Элиот был втянут в вихрь стремительно раскручивающегося столетия, начавшегося с Первой мировой войны. Элиот явно пытался остаться человеком XIX века, европейцем, англичанином (будучи по рождению американцем со Среднего Запада), который ощущал ледяное дыхание надвигающейся новой эпохи. Он старался сохранить связь с родной привычной культурой, с цивилизацией.

Цивилизация определяется в словаре Вебстера как «утонченность мыслей, манер и вкуса». Иосиф Бродский, истинный сын 20-го столетия, казалось, никогда не питал иллюзий относительно происходящего; много повидавший, бывший в заключении, он не обманывался насчет вкусов эпохи и ее деятелей – в основном хищников. Удивительно, что он нашел свое художественное убежище в более классическом стиле. Один из интересных аспектов сравнения двух текстов: стиль “The Waste Land” более модернистский, чем формальный стиль безупречно скомпонованного стихотворения Бродского (что вообще характерно для этого поэта). Иногда это выглядит несколько искусственно и напоминает упражнение, что свойственно его рифмованным стихам на английском.

Интересно, что Т. С. Элиот, американец, тяготел к Европе – впрочем, как и многие его современники и соотечественники: Эзра Паунд, Роберт Фрост, Эрнест Хемингуэй, Генри Миллер. До относительно недавнего времени, даже и после Второй мировой войны, справедливо или нет, Америка считалась чем-то вроде культурной провинции по отношению к Англии и, вообще, к Западной Европе. Я полагаю, этот взгляд сохранялся еще и во времена поколения Сильвии Плат.

Что касается Бродского, то он, одаренный и сформированный собственной гениальностью, а также влиянием Анны Ахматовой, после короткого пребывания в Англии оказался в Америке, которую покорил отчасти с помощью У. Х. Одена и Исайи Берлина. Странным образом в роли движущей силы «карьеры» Бродского выступил недальновидный, слабеющий и стареющий Советский Союз, откуда поэт был изгнан в 1972 году.

Непосредственным толчком и основанием для создания поэмы “The Waste Land” явилось внутреннее смятение Элиота и, в известной степени, его иррациональный страх перед разворачивающимися событиями, с невиданной доселе мощью ломающими культуру и психологию.

“Fin de Siècle” – это типичное для Бродского обобщение собственных размышлений, оформленных в строго построенные терцеты. В сущности, мне представляется, что анализ формы построения этих двух произведений – наиболее прямой и четкий путь к пониманию обоих поэтов, а также специфики периода времени, повлиявшего на создание их шедевров.

Фрагментарность, порой почти лишенная смысла глоссолалия поэмы Элиота выдает его отчаяние и настоящий психологический и нервный срыв. У Бродского тоже определенно были основания для подобной тональности, однако его текст – гораздо более продуманное и уравновешенное произведение, чем “The Waste Land”. Я думаю, что поэма Элиота черпает свою энергию в подсознательном беспокойстве этого сравнительно молодого поэта. Этот импульс очень отличен от зрелых размышлений погруженного в себя Бродского, отраженных в “Fin de Siècle”.

Некоторые сравнивали “The Waste Land” с головоломкой, где все части перемешаны и несходны одна с другой и какая-то сила почти сатанинской или шаманской природы объединяет их в одно целое. В сущности, “The Waste Land” – вещь многоязыкая и всемирная. Одна из сильнейших частей начинается со строки 360: “who is the third who walks always beside you? – when I count, there are only you and I together” – и заканчивается: “falling towers – Jerusalem, Athens, Alexandria, Vienna, London – Unreal”.

В поэме много фрагментов вроде этого, когда необязательно понимать, что явилось причиной возникновения того или иного образа, – они, тем не менее, передают сильное ощущение причастности, уместности и своевременности. Это верно отражает сюрреалистическую основу весьма реалистичной сущности минувшего столетия. На одном из своих последних выступлений Бродский сравнил сочинение стихов на английском языке с решением кроссворда. Этот сверханалитический метод представлен и в его статье о двух стихотворениях Роберта Фроста, опубликованной в журнале The New Yorker. Этот метод, кажется, позволяет располосовать стихотворение на бесконечно тонкие слои, с тем чтобы потом мастерски сложить их вместе, как угодно автору.

Интересно, что стихи Бродского на русском, особенно ранние, отличаются большей спонтанностью с искрами гениальности, мерцающими в плотной, гармоничной, волнообразной ткани текста.

Хотя многие поэты писали о времени, только некоторым из них удалось отразить самое важное в минувшем столетии, прочесть невидимые послания нашего эпохи. В связи с этим необходимо упомянуть имена трех великих поэтов: Осипа Мандельштама, Франца Кафки и Пауля Целана. Своим искусством они отражают трагедию европейской, западной цивилизации в XX веке: предчувствие – у Кафки, личное переживание и отражение трагедии – у Мандельштама и Целана. Искусство этих художников в какой-то мере служит мостом между двумя художественными пиками столетия – поэмой Элиота и стихотворением Бродского.

Не удивительно, что на Целана повлиял Мандельштам, он перевел многие его стихи на немецкий. Совершенно очевидна также связь между Целаном и Кафкой. Замечательное стихотворение Целана “In Prague” определенно имеет отношение к теме времени, повторяющейся в произведениях Кафки.

Кафка – поэт, причем не только в своих коротких рассказах, но и в романах. Провидческий взгляд на жизнь, пульсирующая, ускользающая текстура его языка – все это более свойственно созданию поэтического текста. Кафка не всегда точно знал, что именно он напишет далее в своем повествовании; у него было ощущение, что кто-то ему диктует.

Эти три литератора духовно и эстетически принадлежат к Mitteleuropa, хотя Мандельштам вырос в Петербурге. Все они – сыны этого столетия, его боль, его жертвы, мученики и провидцы. Вот почему их судьбы схожи: не полное понимание и принятие современниками при жизни; акмеистический, межкультурный и унифицирующий характер их гения; гибель, которая в каждом случае не кажется случайной.

Все они, каждый по-своему, предвидели и глубоко чувствовали каждую грань 20-го столетия. Философское значение их творчества и глубинные взаимоотношения между их поэтическими строками и их судьбами, дополняющими друг друга, еще предстоит до конца понять и проанализировать. Я думаю, что лучшим методом для исследования этой связи был бы интуитивный, эмпирический анализ – иными словами, поэтический подход. Эти три поэта являлись «перемещенными лицами», «безродными космополитами». Кафка, Целан и Мандельштам были евреями ашкенази из Центральной и Восточной Европы, создающими свои шедевры на языке страны, где им довелось родиться, но не принадлежащими полностью к местной национальной культуре. Исключением можно считать Мандельштама, но, как известно, творчество его пронизано «тоской по мировой культуре».

Эти три провидца находились в центре событий прошлого столетия, в отличие от Элиота и Бродского, которые, в основном, наблюдали и обдумывали происходящее перспективно и ретроспективно. Оба нобелевских лауреата, несмотря на их несомненное понимание реальной жизни и «криминальное» прошлое Бродского, в своем творчестве были классиками, принадлежащими существовавшей системе.

Примечательно, что как Элиот, так и Бродский тоже были «перемещенными лицами» и большую часть жизни прожили не в той стране, где родились. Очевидно, этот феномен «перемещенности» и «несвязанности» характерен для нового времени. Не случайно Бродский писал также и на английском, что отражает его позицию.

Важно обратить внимание на прямое заявление Бродского в его стихотворении: “it so happens, I can’t – stand time that moves on. Time stands still, I still – can’t stand. Like a solid façade, whose style – echoes now as stockpile, – now a chess-board”. И в русском варианте: «По мне, / движущееся вовне // время не стоит внимания. Движущееся назад / стоит, или стоит как иной фасад, / смахивая то на сад, // то на партию в шахматы».

Англо- и русскоязычный варианты этого стихотворения написаны упорядоченными терцетами, с тремя точными рифмами в каждой строфе. Кроме того, третья строка каждой строфы содержит примерно вдвое меньше слогов, чем предыдущие строки (с некоторыми вариациями).

Это поразительно отличается от прекрасной хаотичности поэмы “The Waste Land”, где объединяющим фактором является энергия смятения, страха и тревоги за судьбу цивилизации. С другой стороны, “Fin de Siècle” – произведение глубоко личное и в большей мере отражает конфликт автора со временем, чем само время, эпоху.

Весьма интересно проследить изменения, происходившие с Элиотом и Бродским на протяжении их творческого пути. Я имею в виду относительный конформизм Т. С. Элиота в его «официальный» период жизни, когда он читал лекции в Англии и писал статьи, отражающие его позитивистские, либеральные взгляды. Надежда Мандельштам писала, что в то время он обращался к либералам левого крыла, элите европейских, и в особенности британских, университетов. В своей знаменитой «Второй книге» она критикует Элиота за его историческую близорукость и элитизм. Очевидно, в историческом смысле Элиот как великий поэт был более правдив, дерзок и восприимчив, чем Элиот – мыслитель и академик. С другой стороны, Иосиф Бродский, который в своем творчестве порой уходит в область личного, созерцательного, даже отчужденного (хотя всегда с печатью гения), неизменно остается очень трезвым, практичным и зрелым мыслителем. Сказывается различие поколений и разный жизненный опыт.

“The Waste Land” – это страстный протест художника, являющегося представителем «геологического» культурного слоя людей, мир которых готов обрушиться в ближайшем будущем.

Стихотворение Бродского, как и многие другие его произведения, кристально безупречно, но очень личное и интровертное.

Возможно ли, что Т. С. Элиот, уроженец Среднего Запада, превратившийся в обитателя Новой Англии, скорее англичанин, чем американец, человек XIX века, обладал более теплой, мягкой душой, чем его преемник, также получивший Нобелевскую премию?

Бродский родился в семье бывшего морского офицера, а позднее фотографа, в городе, безупречном архитектурно и геометрически, холодном, обветренном и промерзшем большую часть года.

На Элиота сильное влияние оказал беспокойный и безжалостный гений Эзры Паунда; Бродский прошел школу Анны Ахматовой и совершенствовал свое искусство, переводя на русский стихи английских поэтов-метафизиков, в частности Джона Донна.

Потому не случайно, что Элиот был выразителем подсознательных мыслей и чаяний своего класса, культурного слоя, тогда как Бродский говорил только от себя и о культуре в более широком смысле благодаря своим акмеистическим корням. Может быть, именно так XX век научил нас жить и выживать, заботясь только о себе.

Перевод с английского Елены Ариан и автора