В лесистых горах Кавказа рос Владимир Маяковский, сын лесничего. В волынских лесах проходило детство Хаима Бялика. На окраине калмыцких степей подрастал Виктор Хлебников. Природа стала их первой школой и первой метафорой — образом мира, говорящего через деревья.

Юность вывела их из этих мест к центрам эпохи. Маяковский из кавказской глубинки попал в революционную Москву: подполье, аресты, баррикады. Хлебников, покинув юг, странствовал по России, учился в Казани и Петербурге, искал новый язык времени. Бялик из лесов Волыни оказался в иешиве, а потом в Одессе, где стал голосом еврейской поэзии. Их пути пролегли через разные географии — Кавказ, Волынь, степи, столичные площади — но всех объединяло чувство эпохи перелома.

Маяковский и Хлебников встретились в футуризме, в отказе от старого языка. Первый — пропагандист революции, второй — экспериментатор с формами и словами. Бялик не знал их лично, но его иврит звучал в том же направлении — обновление языка, соединение прошлого и будущего. Все трое воспринимали поэзию как действие.

Концы их жизней оказались трагичными. Маяковский в 1930 году застрелился; его мозг, изъятый для изучения, стал символом попытки науки постичь гений. Хлебников умер в 1922-м, забытый и несчастный. Бялик умер в 1934-м, в Вене, и был похоронен в Тель-Авиве как национальный поэт. Их смерть не разрушила созданного ими — их слова остались живыми.

Берберова называла это поколение разорванной цепью. Одни погибли, другие угасли в эмиграции, но всех связывал кровоток эпохи.