It seems, these days, that over there
My ghost—or shadow—still remains.
Neither indignant nor defiant,
He simply grumbles and complains.
He wanders—wincing, softly whimpering—
A wintry hellscape, frozen hard,
Around my home, which stands abandoned,
My Lada rusting in the yard.
Stuck in the womb of that failed empire,
The misbegotten wretch is there—
A hostage, held by those who’re powerless
To lure and catch me in their snare.
My shadow—voicelessly lamenting,
Not growing old, not growing strong—
Lifeless and deathless, without direction;
He merely drags himself along.
His publishers have all been shuttered.
His reading has moved away.
He saw it coming: he was prudent,
Scrimped, saving for this rainy day.
Skulking and shuffling, he squints mutely—
I cringe, imagining this pallid,
This helpless being, who is covering,
Subject to being judged and bullied.
Herded within a crowd, he sloshes
Through seas of stagnant, trampled mud.
The scoundrels mock him without mercy;
Their jabs, they fancy, draw my blood.
Out there—alone and spurned by Heaven—
He’s sapped by indolence and fear.
His dread laps at my spirit daily,
Its noxious darkness finds me here.
He clambers from his sagging mattress,
Shivering, he steps out his door.
He goes to visit Mother’s gravestone.
What else would he exist there for?
Осталось нечто вроде тени
Там от меня сегодня, видимо,
Осталось нечто вроде тени.
Ни возмущения, ни вызова —
Сплошные жалобы и пени.
Он бродит, морщась и постанывая,
Среди заснеженного ада —
Там, где жилье мое оставленное
И догнивающая «лада».
Он пребывает, бедный выродок,
В утробе недогосударства,
Какому ни украсть, ни выманить
Меня отсюда не удастся.
Но тень моя, беззвучно сетуя,
Не утешаясь и не старясь,
Безжизненная и бессмертная,
У них в заложниках осталась.
…Закрыты все его издания,
Уехал весь его читатель —
Он это чувствовал заранее,
А потому копил, не тратил.
Он щурится, немой, трясущийся —
Я вздрагиваю, чуть представлю,
Как над бессильной этой сущностью
Там учиняют суд и травлю.
Он шлепает по жидкой челяди,
По заболоченному морю,
Над ним глумятся эти нелюди —
А думают, что надо мною.
Отверженный от взора Божьего,
Он чахнет в панике бездельной,
И о меня доходит дрожь его
И отравляет ночь и день мой.
Он ежится в постельной вмятине,
В ознобе просыпаясь в девять,
И ходит на могилу матери —
А что еще ему там делать?
