On the sunburn–plow and axe.

Enough–tribute to dark ash!

For the hands’ handicraft

Early is the labor’s path.
 

Greetings—in gloom of the Old Testament

Is the sway of eternal manhood!
 

A smoking fruit with honey and moss—

Begone, creature of the last hour!

In the dreams’ fur heaps

Sarah—commandment and Hagar—
 

Heart—leaving…

Rejoice in mornings,

Eternal masculinity’s swing!
 
 
* * *
 
Leaves are falling from the tree,

Are they of the tea and pink?

No, from the conquered Russian—see—

Is your chasuble and your silk…
 

Branches by the water bowed,

To the algae and the rust?

No–without sense and without soul

Fallen are her arms.
 

Are resins spilled into the grass–

Are not of the cuckoo these?

No—on carpet on the cheeks

Are her tears–boring it is!
 

Gentleman, you are not so

Easy, I looked into the glow!

Then in failed memories –

Dawn it is for her: his eyes!
 
 
TO BERLIN
 
Rain is cradling the pain.

I sleep under showers of shutters

That slide. Shivering asphalt against

Hooves—like the applause.
 

Congratulating—and thus merged.

In the abandonment of gold

You, barracks, have mercy

On the most fabulous of orphans!
 
 
* * *
 
Lethe’s underwater light,

Reef of a red heart.

Lancet has stopped short,

Cutting a singing throat:
 

Not the red heat of veins,

Not the flame of difficulties –

An undissolved pearl in

Singing throats’ bitterness.
 

Sorrow sorrow! In it all

We carve and swim and die.

Not dissolved is the pearl

Within the voice’s ray…
 

Pearl! Let iron wheeze,

Thousands drills and saws—

An unextruded thorn in

Bitterness of singing throats.
 
 
* * *
 
And love? For shepherd boy

Into the beating below arms.

Three-second shake-up

On mountains of Paradise.
 

These hells and heavens—

These ups and downs—

Only mortal piles

In a light hitch of iron.
 

Dashed off! Moments

Gritting teeth—over the years,

In the dream falling

Heart-deep into the esophagus.
 

Fables—to young school kids!

We’re for an ode, wherein

Height—not for laughter, but death:

Real mountains!
 
 
PRAISE TO THE RICH
 
And henceforth, that between me and you

There are miles—having forewarned!

That I count myself with the rabble,

That honest is my place in the world:
 

Under the wheels of all excess is

Table of uglies, cripples, backs hunched…

And from now, from the roof of belltower

I announce: I love the rich!
 

For their root, rotten and shaky,

Growing the wound from the crib,

For the absent-minded habit

From the pocket to pocket to grab.
 

For the quietest request of their lips,

Fulfilled like a scream. That in paradise

They will not be allowed,

That they do not look in the eyes.
 

For their secrets—always with courier!

Always with messenger – their romance!

For the nights that to them are bound,

(And they violently drink and kiss!)
 

And for this, that in counts, in boredom,

In gilt, in yawns, in cotton, I screech

Me the impudent they won’t purchase –

I’m repeating: I love the rich!
 

And still, whether they’re shaved or aren’t,

Sated, drunken (I wink – and spend!)

For some—suddenly—being beaten,

For some sometime doglike glance,
 

Doubtful glance… not a rod

To the zeros? Do not the weights play?

And for this, that among the world’s outcasts

No such orphanage is on the way.
 

There is such foolish tale: through the eye

Of a needle camels to pass…

For their look, that at death does wonder,

Apologizing in disease,
 

Like in bankruptcy… “Judged… Be glad – Yes”…

For the quiet, from lips pressed tight, to which

“I counted karats, I was a brother”

I am adding: I love the rich!
 
 
FRAGMENTS FROM MARTHA
 

Simpler, simpler, simpler, simpler

To follow the teacher,

Simpler, simpler, simpler, simpler

To gaze in his eyes–
 

Into those lakes of blue…

Hard it is to be Martha, easy

To be Mary…
 

And meanwhile……

Sister enjoys—

Comes for him….

–Rabbi! It is time to eat!
 

What are the fruits of the earth?

It is bitter to be Martha,

Sweet to be Mary…
 

Eternal–from under white archway

Sigh, like a belt it burned:

Martha! Martha! Martha! Martha!

Do not worry about things of the earth!
 
*

It is shameful to be Martha,

Glorious to be Mary…
 
*

It is mortal to be Martha,

Eternal to be Mary…
 

*

I washed and boiled everything…

It is dirty to be Martha,

To be Mary, clean…
 
 
The Originals
 

По загарам — топор и плуг.

Xватит — смуглому праху дань!

Для ремесленнических рук

Дорога трудовая рань.
 

Здравствуй — в ветхозаветных тьмах

Вечной мужественности взмах!
 

Мхом и медом дымящий плод —

Прочь, последнего часа тварь!

В меховых ворохах дремот

Сарру-заповедь и Агарь —
 

Сердце — бросив…

— ликуй в утрах,

Вечной мужественности взмах!

1922
 
 
* * *
 
Листья ли с древа рушатся,

Розовые да чайные?

Нет, с покоренной русости

Ризы ее, шелка ее…
 

Ветви ли в воду клонятся,

К водорослям да к ржавчинам?

Нет, — без души, без помысла

Руки ее упавшие.
 

Смолы ли в траву пролиты, —

В те ли во ланы кукушечьи?

Нет, — по щекам на коврики

Слезы ее, — ведь скушно же!
 

Барин, не тем ты занятый,

А поглядел бы зарево!

То в проваленной памяти —

Зори ее: глаза его!

1922
 
 
Берлину
 

Дождь убаюкивает боль.

Под ливни опускающихся ставень

Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль

Копыта — как рукоплесканья.
 

Поздравствовалось — и слилось.

В оставленности златозарной

Над сказочнейшим из сиротств

Вы смилостивились, казармы!

1922
 
 
* * *
 
Леты подводный свет,

Красного сердца риф.

Застолбенел ланцет,

Певчее горло вскрыв:
 

Не раскаленность жерл,

Не распаленность скверн —

Нерастворенный перл

В горечи певчих горл.

 
Горе горе! Граним,

Плавим и мрем — вотще.

Ибо нерастворим

В голосовом луче
 

Жемчуг…

                          Железом в хрип,

Тысячей пил и свeрл —

Неизвлеченный шип

В горечи певчих горл.

1922
 
 
* * *
 
А любовь? Для подпаска

В руки бьющего снизу.

Трехсекундная встряска

На горах Парадиза.
 

Эти ады и рай,

Эти взлеты и бездны-

Только бренные сваи

В легкой сцепке железной.
 

— Накаталась! — Мгновенья

Зубы стиснув — за годы,

В сновиденном паденье

Сердца — вглубь пищевода.
 

Юным школьникам — басни!

Мы ж за оду, в которой

Высь — не на смех, а на смерть:

Настоящие горы!

1922
 
 
Хвала богатым
 
И засим, упредив заране,

Что меж мной и тобою — мили!

Что себя причисляю к рвани,

Что честно мое место в мире:
 

Под колесами всех излишеств:

Стол уродов, калек, горбатых…

И засим, с колокольной крыши

Объявляю: люблю богатых!
 

За их корень, гнилой и шаткий,

С колыбели растящий рану,

За растерянную повадку

Из кармана и вновь к карману.
 

За тишайшую просьбу уст их,

Исполняемую как окрик.

И за то, что их в рай не впустят,

И за то, что в глаза не смотрят.
 

За их тайны — всегда с нарочным!

За их страсти — всегда с рассыльным!

За навязанные им ночи,

(И целуют и пьют насильно!)
 

И за то, что в учетах, в скуках,

В позолотах, в зевотах, в ватах,

Вот меня, наглеца, не купят —

Подтверждаю: люблю богатых!
 

А еще, несмотря на бритость,

Сытость, питость (моргну — и трачу!)

За какую-то — вдруг — побитость,

За какой-то их взгляд собачий
 

Сомневающийся…

                           — не стержень

ли к нулям? Не шалят ли гири?

И за то, что меж всех отверженств

Нет — такого сиротства в мире!
 

Есть такая дурная басня:

Как верблюды в иглу пролезли.

…За их взгляд, изумленный на-смерть,

Извиняющийся в болезни,
 

Как в банкротстве… “Ссудил бы… Рад бы —

Да”…

                           За тихое, с уст зажатых:

“По каратам считал, я — брат был?”

Присягаю: люблю богатых!

1922
 
 
Отрывки из Марфы
 
Проще, проще, проще, проще

За Учителем ходить,

Проще, проще, проще, проще

В очеса его глядеть —

 
В те озёра голубые…

Трудно Марфой быть, Марией —

Просто…

 
И покамест …….

Услаждается сестра —

Подходит ………

— Равви! полдничать пора!
 

Что́ плоды ему земные?

Горько Марфой быть, Марией —

Сладко…

 
Вечен — из-под белой арки

Вздох, ожегший как ремнём:

Марфа! Марфа! Марфа! Марфа!

Не пекися о земном!

*
 

Стыдно Марфой быть, Марией —

Славно…

*
 
Бренно Марфой быть, Марией —

Вечно…
 
*

…Все-то мыла и варила…

Грязно Марфой быть, Марией —

Чисто…

1936