Say this city has ten million souls,
Some are living in mansions, some are living in holes:
Yet there’s no place for us, my dear, yet there’s no place for us.
 
Ones we had a country and we though it fair,
Look in the atlas and you’ll find it there:
We cannot go there now, my dear, we cannot go there now.
 
In the village churchyard there grows an old yew,
Every spring it blossoms anew:
Old passports can’t do that, my dear, old passports can’t do that.
 
The consul banged the table and said:
“If you’ve got no passport you’re officially dead”:
But we are still alive, my dear, but we are still alive.
 
Went to a committee; they offered me a chair;
Asked me politely to return next year:
But where shall we go to-day, my dear, but where shall we go to-day?
 
Came to a public meeting; the speaker got up and said:
“If we let them in, they will steal our daily bread”;
He was talking of you and me, my dear, he was talking of you and me.
 
Thought I heard the thunder rumbling in the sky;
It was Hitler over Europe, saying:”They must die”;
We were in his mind, my dear, we were in his mind.
 
Saw a poodle in a jacket fastened with a pin,
Saw a door opened and a cat let in:
But they weren’t German Jews, my dear, but they weren’t German Jews.
 
Went down to the harbour and stood upon the quay,
Saw the fish swimming as if they were free:
Only ten feet away, my dear, only ten feet away.
 
Walked through a wood, saw the birds in the trees,
They had no politicians and sang at their ease:
They weren’t the human race, my dear, they weren’t the human race.
 
Dreamed I saw a building with a thousand floors,
A thousand windows and a thousand doors;
Not one of them was ours, my dear, not one of them was ours.
 
Stood on a great plain in the falling snow;
Ten thousand soldiers marched to and fro:
Looking for you and me, my dear, looking for you and me.

March 1939
 

Беженский блюз
 
Миллионов десять – в городе этом (или что-то такое),
Одни живут в вонючих трущобах, другие – в барских покоях,
Но нет в нём места для нас, мой милый, но нет в нём места для нас.
 
Была и у нас когда-то страна, мы считали её чудесной,
В школьном атласе есть она – там же, на прежнем месте,
Но мы не можем вернуться, мой милый, никак не можем вернуться.
 
Перед церковью в тихой деревне растёт красноствольный тис,
Каждой весной он себя обновляет – в стороны, вверх и вниз,
Но паспорт просроченный – нет, мой милый, но паспорт просроченный – нет.
 
Консул стучал по столу ладонью, повторял решительно: «Вы –
С просроченным паспортом, что по закону понимается: Вы мертвы».
Но мы-то покуда живы, мой милый, мы-то покуда живы.
 
Я был в Комиссии, мне любезно там предложили сесть,
Сказали прийти после Нового года – дескать, надежда есть.
Но куда нам деться сейчас, мой милый, но куда нам деться сейчас?
 
Я пришёл на митинг: толпа народу, и оратор как заорёт:
«Поймите, если мы всех их впустим, то лишимся сами работ!»
Он имел в виду нас с тобой, мой милый, он имел в виду нас с тобой.
 
Мне казалось, я слышал, что гром грохочет, рвёт небесную твердь,
Это Гитлер гремел над всею Европой: «Они должны умереть».
Он метил в тебя и в меня, мой милый, он метил в тебя и в меня.
 
Я пуделя видел в собачьем жилете с застёжкою для тепла,
Я видел, как дверь отворили кошке, чтоб она согреться могла –
Тот пудель не был немецким евреем, мой милый, и кошка – нет.
 
Возле залива смотрел на рыбок, опираясь на парапет,
Они резвились внизу свободно, как будто им правил нет –
Всего в каких-то трёх метрах, мой милый, в трёх метрах каких-то всего.
 
Идя мимо рощи, я видел птичек, порхающих меж ветвей,
У них политиков нет – и любая поёт как угодно ей:
Птицы – не то, что люди, мой милый, птицы – не то, что люди.
 
Во сне я видел дом колоссальный в тысячу этажей,
В том доме были тысячи окон, тысячи разных дверей.
Но все они – не для нас, мой милый, все они – не для нас.
 
А мы стояли под мокрым снегом, и десятки тысяч солдат
По приказу маршировали, ходили туда-назад –
Хотели нас изловить, мой милый, нас изловить хотят.