Однажды мне показалось, что он потерялся.

Мы с Малышом шли по кромке прилива, в море он заходить не хотел – он не доверял волнам и вообще любой бесконтрольной силе. И я попросила его подождать, пока зачерпну чистой воды в ведерко, чтобы ракушки были еще красивее и ярче. Обернулась и не увидела его на прежнем месте.

Пляж шумел, пестрели зонтики, солнце слепило даже сквозь темные стекла. Я испугалась – это был тот прежний детский страх, когда я в свои пять лет терялась на шумном Невском проспекте. Был вечер, бегущие огни витрин слепили меня так же, как сейчас солнце в Нетании.

Экзистенциальный ужас потеряться или потерять никогда меня не покидал. Нет, в юности, конечно, он был не таким острым, но это объяснимо. В юности жизнь нескончаема и, в основном, полна невероятных приключений, о которых в общем и рассказать сейчас смешно. И только остались легкие как аромат ощущения тепла, радости, веселья. Но мы уже не там – мы в нашем будущем…

– Я не хочу в будущее, – сказал мне Малыш однажды и заплакал. Мы смотрели картинки в книжке, где красивые фантастические звездолеты бороздили космические пространства.

Концепция будущего его очень занимала, но и пугала, как все неопределенное.

– А в 22 веке тебя не будет? – спросил он тогда.

– Нет…

– А мамы и папы?

Я промолчала, но он понял.

– Значит, я останусь совсем один??

– Нет, конечно, что ты! У тебя будет семья, дети…

– Дети??

К детям Малыш относился с некоторым подозрением. Совсем как наша кошка Кася, которая пряталась под кроватью при виде детей, ожидая от них всяких неожиданностей.

– Ладно, пусть будет девочка, – сказал он, подумав.

Мы сидели за столиком кафе под большим деревом, с которого иногда падали созревшие плоды с неизвестным названием. Я не все деревья, цветы или плоды здесь изучила, а Малышу было любопытно, он внимательно разглядывал каждый листик.

Мимо шли расслабленные после дневных дел люди. Солдат с автоматом на боку воспитывал дочку лет пяти, и Малыш наблюдал за этим с большим интересом.

– Ты вообще границ не знаешь! – отчитывал ее папа, и было видно, что оба абсолютно счастливы. Он дома, он вернулся, он идет по улице.

Дома Малыш снова притащил мне карту Бельгии и попросил: «Давай поплывем в Остенде». Он почему-то очень полюбил Брюгге и Остенде на моих фотографиях.

И мы поплыли. Ледяной ветер гнул мачты на корабле, волны перехлестывали борт.

– Мы терпим бедствие! – кричал Малыш, и мы спасали пассажиров – Мишку и Крыску. Спасли, конечно. Добрались до берега холодного Остенде, который был так любим Гоголем – именно здесь его погружали в ледяные ванны, и так он лечился. От чего? Я забыла спросить об этом старожилов. От тоски, наверное.

В жаркой стране, посреди тяжелого израильского лета, мы с Малышом мечтали о ветрах Остенде, о белых дюнах, похожих на сестрорецкие, впрочем, их Малыш уже не помнил, но с интересом рассматривал фотографии и хорошо знал, какой именно альбом нужно достать прямо сейчас.

Иногда он поражал меня независимостью в суждениях, тем, что с рождения знал, чего именно хочет, а чего нет, и сдвинуть его с выбранной точки было почти невозможно. Иногда он уходил в себя. Глаза становились далекими, он не отвечал на вопросы, а потом встряхивался, возвращался.

В это странное лето я училась смотреть на все детскими глазами. Наблюдать больше, чем анализировать. Удивляться больше, чем возмущаться. Не дать тревоге поглотить меня целиком. Училась видеть форму листа платана, завиток ракушки, которую можно приложить к уху (« Послушай море!»), изучать, как устроены насекомые под микроскопом и смотреть на очертания материков на глобусе.

Острота первых ощущений жизни ведь почти ушла и вдруг стала возвращаться толчками, волнами приливов. Мир то сужался до точки за столиком маленького кафе под деревом, то расширялся до вселенной, и я видела себя на улицах родного города или других городов, мелькающих перед глазами яркими слайдами – Иерусалим, Нью-Йорк, Хельсинки, Стокгольм, Краков, Вена…и Питер, Питер, Питер. Училась быть наблюдателем и иногда уходить в себя. Училась быть Малышом. Это здорово помогало, когда, выходя из бомбоубежища в подвале нашей многоэтажки, я вдыхала утренний, еще свежий воздух, и мир, разбитый вдребезги, снова представал умытым, чистым, новым.

…В тот день, на пляже я долго бегала по прибрежному песку, а когда вернулась к зонтику и креслу, увидела Малыша. Он сидел на подстилке, как ни в чем не бывало. Он просто не хотел заходить в море и решил вернуться домой. Это было его решение.

——————————————————————

Из книги Аллы Борисовой «Когда цветет джакаранда» (второе издание).