Написанное содержит осознание автором собственной НЕЗНАЧИТЕЛЬНОСТИ, то есть осознание им себя.
                      — Александр Клуге

Мне незачем придумывать фразы. Я пишу, чтобы рассказать о конкретных событиях. Нужно избегать изысканности. Нужно следовать перу, не занимаясь подбором слов.
                      — Жан-Поль Сартр, Тошнота

Горько очутиться
В подобной ситуации, тем не менее каждый или каждая
Со временем осознают, что допустили те же самые ошибки,
Заучили те же самые перечни в ходе того самого процесса,
О котором теперь должным образом уведомлены.
                      — Джон Эшбери, Волна

…тогда вне себя; она была замужем, замужество вынудило ее уехать из города и забросило в маленький университетский городок, где муж ее преподавал богатым девицам основы истории и культурологии. Девицы приехали из разных уголков страны со своими лошадьми – сами устроились в общежитиях, лошади в конюшнях, – а она, назовем ее Аннеттой, пыталась представить себе роскошь и привилегии, сопровождаемые подобным люксом.

Только в Америке, думала она и в то же время удивлялась, как эти якобы избалованные девицы справлялись со своим ежедневным графиком, а они с ним справлялись и, казалось, расцветали в освежающей атмосфере интеллектуальных занятий и физических упражнений, в то время как Аннетта, хотя и немногим их старше, чувствовала, как превращается в нечто ранее невообразимое, в степенную домохозяйку или, если поэлегантнее выразиться, в степенную профессорскую жену, хозяйку целого дома вместо квартиры, с растениями, занавесками, кастрюлями, сковородками и фарфоровыми сервизами. Почти идиллия, но не совсем: то ли душа ее, то ли что-то еще в ней вдруг проснулось, заволновалось, и она, обычно беспечная и неунывающая, стала все чаще испытывать чувство озабоченности и неудовлетворенности.

И да, у нее был диплом по английской литературе, и она могла бы, по крайней мере теоретически, преподавать письменный английский или вести мастер-классы по писательскому мастерству, но у нее не получалось вообразить себя стоящей перед классом в ореоле власти и учености, это выглядело бы фальшиво, ее к этому не готовили, по крайней мере она так не думала, она чувствовала только, что вполне готова читать книжки и даже, кто знает, начать писать и даже закончить книжку, если бы планиды надо головой и ее собственное усердие сошлись бы в одно.
Как-то утром, когда она сидела на своей залитой солнцем кухне – и да, она должна была признать, что обожала сидеть на своей новой кухне, обожала, что в ней можно было просто посидеть, в отличие от ее нью-йоркской квартиры с комнатами анфиладой, где кухней считались стол и раковина, впритык придвинутые к старой ванне на выгнутых ножках, в которую не так-то просто было забраться, а эта ее новая кухня была настоящей отдельной комнатой, просторной, с высокими окнами, выходящими во двор, в котором на легком ветерке шептались листья деревьев, передавая свои восторженные приветы, и иногда, когда настроение у нее было соответствующее, ей чудилось, что приветы эти передавались непосредственно ей.

Так вот, в то утро, когда она сидела у себя на кухне, мучительно пытаясь разобраться в своих невеселых мыслях о будущем и о замужестве, она достала записную книжку, в которую заносила телефоны экстренных служб, другие нужные номера, а также списки покупок и неотложных дел. Ей нравилась эта записная книжка, она была ей надежным и скорым подспорьем, помогала планировать, поддерживать порядок в домашних делах и определять их важность при помощи циферки напротив. И эта же книжка ее раздражала, поскольку, когда она вписывала туда очередной список, – только чтобы с ним разделаться, тут же вычеркнуть и через пару дней начать все по новой – ей было трудно отделаться от мысли, что большая часть жизни уходит на организацию этой самой жизни, и это моментами казалось полной бессмыслицей.

Однако в то утро перед ней лежала раскрытая записная книжка, а в голове все четче проступал образ самой себя, сидящей на кухне и пишущей дневник, нет, два дневника, один под названием «Дневник о пустяках», а второй – «Дневник о любви» или, точнее, «Дневник о сексе», в котором она запечатлевала бы каждый раз, когда ее муж снисходил до занятий с ней любовью.

А затем, как-то само собой, она начала писать, проставила сначала дату, 14 октября 1979 года, а после, глядя на чистый лист и не совсем понимая, что же дальше, сосредоточилась на числе в левом верхнем углу и, решившись, дописала время – 10.00 утра – и потом уже не останавливалась.

Перевод с английского Оксаны Козловой

————————————————
Отрывок из романа Ципи Келлер «И да, она была», опубликованного издательством в 2020 году