Пастух кота

Единороги мокнут на снегу,

Листвой осенней пробуя укрыться.

Пастух кота промолвил: «Стерегу

Я облака, чтоб лучше видеть лица,

Тех призраков, которые со мной

В тени деревьев вымокших до нитки…»

Свет межсезонья выкрашен листвой,

Того гляди зима войдёт в калитки,

Которые внутри тебя, внутри

Размытых и текущих парейдо́лий.

Мяучит кот, и словно бы: «Смотри»,

Он говорит хозяину неволи.

Стерев сполна о сумерки бока,

Все три единорога обернулись

В темнеющие быстро облака

И влились в ряд фотоиллюзий улиц.

Цвет межсезонья — рыжая лиса

И белый заяц в поисках морковки.

Луна разносит свет, легко скользя,

И шлёт лесам янтарные шифровки.

Пастух зевает, осень в рот идёт

Хрустальными виденьями беззвучий,

Которые скорее видит кот,

В наколках серых дышащие тучи…

И чем закончить, если не дождю

Отрыть ворота, чьи замки ослабли…

Пастух внутри себя взлетает в ту

Загробность, что котам доступна как бы.
 

* * *
 
                                       В сторону Мандельштама
 
Завари эту жизнь в золотистом кофейнике мглы,

Сахаристую речь переплавь в стиховые миры,

Пусть анапест сверкнёт, пусть светлеет от ямба в башке

После века в тоске, после птицы-синицы в руке.
 

Завари эту смесь на ромашке, на дольнике, на

Крутизне-белизне, существительном ярком «весна»,

Пусть когтистая смерть отплывает на вторнике в ад,

Откуси эту жизнь так легонечко, как мармелад.
 

Откуси эту жизнь, чтобы звёзды пролились ручьём

За раскидистый куст, за которым лежалось пластом,

Чтоб перу — канифоль, чтоб смычок надышался чернил,

Откуси этот рай от Европы до птичьих Курил.
 

Посмотри-ка в тетрадь, там за Стиксом прощают стихи,

Там Харон раздаёт по тарелке такой требухи,

Что вторую бы жизнь намотать бы поэтам как срок,

Заверни этот бред, как лоточник-пацан пирожок.
 

Завари эту жизнь в Подмосковье, где буковок рать

За китайской стеной волшебству обучает внимать.

Пусть курносая смерть отплывает на вторнике в ад…

Окунись в тишину: дочитай виноградник менад.
 
 
Батискаф
 

В окне пейзаж — припомнишь Писсарро —

Перешагнёшь в стихи, держа руками

Видение в сиреневом: тепло

Под серыми, в изломах, облаками.
 

Держу в руках видение — тебя…

Весь в мареве художника ландшафтик,

В котором ветер, в дудочки трубя,

Прохожего закутал в мягкий шарфик,
 

Одел в пальто и — спрятал за углом,

Опять Камиль-художник «вынул дождик»,

Который — раз — и сделался прудом,

Где рядышком лопух и подорожник,
 

Где туча в тучу переходит, как

Видение в виденье — раз — и сплыло.

Я так один. Любой ужастик-страх

По барабану! Пофигу! Квартира
 

Меняет облик: тянет тень крылом,

Над шкафом, подрезая привиденье,

Штормит за шторой шумовым дождём…

Как в батискафе, я — в стихотворенье…
 

Neurasthenia
(На безлюдной улице)

…Всё то, что для Безносой хэппи-энд,

Всё в сильном небе запросто сегодня:

Вот крупный план, вот тучи кинолент

И тусклый свет… Вот соечка Господня

Махнула мне? Придумал для себя

Я жизнь во тьме. Последним идиотом

Я там, где одинокая судьба,

Где фатум-рок глумится старым жмотом.

…Ты жив, мудак, и видишь столько, что́ —

Всё ближе Стикс и Лета с каждым вздохом…

Поправь кашне и запахни пальто,

Приметь фонарь и — продвигайся с Богом.