ВИЗАНТИЯ

Уходят мятущиеся образы дня.

Спит пьяная императорская солдатня.

Гудит полночный колокол собора,

Стихает гул, гулящих девок хоры,

Взирает лунный купол лишь надменно

На образ человечий –

Клубок противоречий,

Где прах и ярость распирают вены.
 

Вот зыбкий образ – человек иль тень,

Скорее тень, нет образ, а не тень:

Аида мумия когда-нибудь —

Клубок осилит лишь тернистый путь:

Гортань суха, нет на губах дыханья,

Хвала слетает с бездыханных губ –

Сверхчеловек мне люб –

«Смерть-в-жизни, в смерти-жизнь» ему названье.
 

Безделица златая или птица,

Чудеснее, чем птица иль вещица,

Могла б вещать, как петухи Аида, –

Златая ветвь сияньем звезд залита, –

Или, луною ожесточена,

Металл нетленный прославляет птица

И над живым клубком навзрыд глумится,

И презирает прах и кровь она.
 

В полночный час, взвиваясь языками,

Рожденное без дров играет пламя

На мостовых, на мраморе дворца,

Перерождая души и сердца,

В крови стихает ярости возня

И, умирая в танце,

Изнемогает в трансе,

В агонии бесплотного огня.
 

Несется вскачь по мраморным морям,

Дельфинов оседлав, ввысь по волнам

За духом дух, но пляшущим просторам

Кузнец кладет предел златым узором, –

Тугой клубок в горниле расковал

И новый образ выковал он звонко, –

И вот, разорван звоном гонга,

Стихает моря византийский вал.
 

БЛАЖЕННАЯ ДЖЕЙН И БРОДЯГА ДЖО
 
Лишь взгляды встретятся, дрожу

Я, как осиновый листок,

Пусть на замке дверь не держу,

Любовь уходит за порог,

Ведь меж закатом и зарей

Любви запутался клубок.
 

Кого к себе возьмет Господь,

Тот призрак вправду одинок,

Я – прах, лежит в могиле плоть,

А на земле – любви клубок,

Но в материнском чреве свет

Утраченный вернет мне Бог.
 

И там, в постели гробовой,

Где каждый призрак одинок,

Мы нитью связаны одной, –

Он лишь кивнет мне на ходу,

Погост минуя в час ночной,

И – мертвая – за ним пойду.