1
 
Как призраки, бродящие сквозь стены, они приходят снова в мою жизнь. Те женщины, светившие, как звёзды, как маяки, когда я был разбит. Мы говорили, слушали, мы вместе выросли, подобно деревам в сплетеньи орхидей, даря плоды друг другу на никогда не прикасавшихся ветвях, когда б не ветер, их сводивший на мгновенье. Мы были вместе в пору нашей славы, но мнили: осень. Так думая, мы упускали лето. Листва к листве сходила в обоюдной грусти: их – жёлто-красный, мой – оранжевый и бурый, и палая листва соединялась у недвижимых подножий, чьи корни шарили во тьме подпочвенной, разбрасываясь, как слепец руками, отыскивая жизнь, и вот, вконец запутавшись в запретах, сдавались одиночеству. О, ваше одиночество я обнимал, а вы – вы шёпотом утешили моё. Бывало, ночь залита лунным светом – в сияньи благодарных ваших глаз, и я, перемещаясь в этом свете, рождался заново, обласканный, как дитя. Но время не остановить. Ничто не прекратит его. Сны не прекратят, мечты не прекратят, и быт не прекратит, – пускай мы и не замечаем. Мы были сновиденьем друг для друга, мы мыслью останавливали ливни, мы заклинали кровь; друг друга не касались лишь затем, чтоб эту кровь не множить. Теперь мы – духи, тихо угасаем. Взгляни – и ты увидишь дом, перед которым я стою, яснее, чем меня; твой мир грядущего телеснее того, откуда я пришёл, который я любил, в котором осталось моё сердце. Я распахнусь окном, вместившим всё, но в этом «всё» нет места для меня, и это «всё» меня сотрёт. Но, приглядевшись, ты увидишь призрак – в том месте, где мы почти сплелись в любви. При мысли о тебе благодарю – так вестники чужой зари приветствуют рожденье мира без меня. Но скоро ухожу, не оставляя ничего, лишь благодарность, глубиной с каньон, вгрызающийся в землю с той же страстью, с которою любовная депеша льнёт к тебе, которую назавтра не понять, которая назавтра потеряет смысл.
 
 
2
 
Я не писатель. Даже не знаю, кто я. Меня это подстерегает. Собираюсь сделать что-нибудь полезное, просто сижу или размышляю, или стараюсь расслабиться, перестаю водить машину, начинаю ходить пешком. И тут меня словно что-то жалит. Не знаю что, но это подобно укусу скорпиона, наполненного амброзией, подобно наркотику похуже фентанила. Исцелиться от этого можно только сев за компьютер. А до этого была печатная машинка. Спокойнее, просто подурачусь, подумаешь, подхватил какой-то шальной вирус, буду тихонько печатать себе, пока это не пройдёт, пока не упрусь в стену, а там уж и засну. Но в стене разверзается дыра, и вот я уже посреди зелени, рядом с деревом, и на губах вкус яблока. Дальше новое дерево, и снова на нём плоды. Ступил ещё – и захвачен мыслью, что теперь я обитатель самой юной страны в мире, возникающей тут же, прямо под моими ногами. С каждым шагом границы этой страны раздвигаются, и теперь я её президент и должен руководить ей. Но это уже не я. Теперь я – флейта, и через меня сквозит чьё-то дыхание. Прочь сознание, а дыхание всё идёт и идёт, и страница заполняется точно снегом с небес. Никакой я не писатель, я – пустота, сознающая, когда надо отстраниться и пустить дыхание через себя. С мест срываются вещи, о которых я и не подозревал, их несёт дальше, подобно тому как ураган подбрасывает деревья и телеграфные столбы и швыряет автомобили на крыши домов. Ух, и где это я? Не знаю, куда меня занесло, в какую историю вписался на этот раз, как, не сознавая того, возвёл лабиринт и замуровал себя в нём. Вдруг, из ниоткуда, вспыхивает золотая нить, я иду, держась её. Вещи, бессмысленно нагромождённые, устраиваются по своим местам, словно были там всегда. Всё это было создано до меня, и надо, ничего не трогая, только отыскать порядок вещей. И я понемногу отыскиваю. Просто поддаюсь – и всё случается само собой. Говорят, это творчество, но на самом деле это принятие. Но, переставая быть собой всего на миг, я становлюсь тем, чего боюсь, от чьей громадности бегу, и не могу вообразить, что я – его часть, пытаюсь излечиться лекарствами, отвлекаюсь на пустяки, плоские и бессмысленные. Это – океан, а я всего лишь капля, капля, наполненная ДНК воды, которая ничто и всё. Писательство – всего лишь намёк. Пишу не я, а значит, существует сила, проходящая сквозь меня, которая, стирая всё мелочное во мне, придаёт написанному собственный окрас, подобно цвету речного ила, разве что эти мелочи тоже часть той силы. Итак, я – то же что флейта, что воздух, идущий сквозь неё, то же что порождённое ей звучание, – и всё согласно говорит: это НЕ Я. Я – ЭТО ОНО, бесспорно, ОНО, но не-я, служащее обрамлением, из которого исходит послание, – без славы, но и без забвения. Инструмент, предназначенный для одной-единственной пьесы, инструмент, который выбирает из миллиона подобных чья-то рука, только для одного этого. Но, звуча, я растворяюсь. В ЕДИНОМ. Теперь нет смысла говорить: «Надеюсь, вам понравится МОЯ история». Это ТА история. Точно крошечные пчёлы, несём мы взятки нектара в улей, подчиняясь работе Великого Замысла, творя мёд, что слаще предназначения. Я лишь пчела, несущая свой вклад в улей. Прочь сознание, всё как в мираже; только инстинкт, прекрасный инстинкт, и прекрасный непостижимый улей