Моему деду Ефиму Вайнбейну с любовью за то, что продлил наш род.
Фима Вайнбейн был интеллигентным интеллигентом, именно в такой вот последовательности, как написано. Так же он был доктором технических наук, профессором, заведующим кафедрой деталей машин в одном из технических ВУЗов. Далее про него можно сказать, что он был спортивным мужчиной в полном расцвете своих сил, а именно годов чуть больше за шестьдесят, с немного рыжеватыми смешными усами, в темно-синем французском берете без пимпочки, поскольку был верующим евреем, соблюдающим Шаббаты и прочие праздники, с удовольствием выпивающим красное недорогое, по случаю, покупаемое им в местном немецком магазине Lidl.
В Германию, он переехал по еврейской линии, в конце девяностых, а точнее в 97-ом, почти на самом исходе года. Ждать приглашения его семейству пришлось недолго, в связи с обстоятельствами, связанными со скоростью отъезда. Подав документы в землю Hessen, которая в то время принимала переселенцев с пятой графой незамедлительно, в течение месяца, или того меньше. Сначала их поселили в общаге с немцами из Казахстана, недалеко от красивого озера с голубой прозрачной водой в пригороде города Kassel, а затем, спустя непродолжительное время выделили трехкомнатную квартиру в четырехэтажном доме в небольшой деревне Niedenstein, расположенной в горах, с чистейшим воздухом, чему свидетельствовала табличка на въезде в деревню – Luftkurort.
Деревня располагалась в низине холмов, на которых рос смешанный лес с преимущественно многолетними дубами с толстенными стволами и пышными кронами. В лесу пахло грибами, на полянах росли плотные кусты с дикой малиной и шиповником. Дорога от дома до магазинного центра проходила (сначала) через широкое поле, огороженое с двух сторон низкой изгородью из деревянного штакетника, затем чуть поднималась наверх на центральную улицу, чуть позже она зигзагом поворачивала в небольшой прореженный кусок леса, в котором располагалось старое еврейское кладбище. Фима сразу его заприметил, в свой первый же поход в магазин. Обычно он брал с собой большую сумку на колесиках, в которую он складывал покупки по списку, который ему присала его жена Мира. В списке никогда не было красного недорогого вина, и Фима проявляя собственную инициативу, покупал его для шаббатов.
В первый раз, увидев кладбище, Фима почувствовал “зов предков”. Что то неведомое потянуло его зайти туда, пройтись между старыми покосившимися надгробными плитами, присесть где-то в тишине и подумать о смысле жизни. Собственно так он и сделал в следующий раз, когда возвращался из магазина домой. Недалеко от входа он нашел старую покосившуюся скамейку с прогнившими досками. Усевшись на нее, Фима достал из своей тачки пакет с вином, и просто так сделал пару глотков, подумав перед этим, что пьет за своих собратьев и сестер, а так же за за праотцов, праматерей, в общем за всех предков по своей крови, которые вполне могли быть упокоившимися на этом куске земли. Затем он стал внимательно смотреть вокруг и обнаружил, что на кладбище давно никто не был и царит полнейшая разруха. Практически все могилы были в высокой траве. Бурьян рос везде, между плитами, на дорожках, на самих плитах завелся серо-зеленый мох. Кругом валялись занесенные, сломанные ветром сучья деревьев. В некоторых местах на надгробиях из местного песчаника не было видно имен усопших, проступали только лишь очертания звезд Давида и полустертые надписи на арамейском языке.
Это не дело — подумал Фима — так не должно быть! Вечером, дома, Фима полез в интернет и нашел там, что до второй мировой в Ниденштайне проживало около семи тысяч жителей, из которых почти треть были евреи. Естественно, всех их постигла незавидная участь концлагерей, закрытых гешефтов, вынужденное бегство от гестапо. В начале сороковых, когда уже началась война, это кладбище хотели перекопать, закрыть, разрушить, и землю вернуть под сельское хозяйство местным немецким фермерам, но работники управления по санитарной гигиене испугались вспышки всяких болезней и оно осталось нетронутым. Только лишь гитлерюгенд, воспитанный третьим рейхом и политикой нацистов осквернили десятки могил.
Так это кладбище и предстало перед глазами еврея из Украины, волей случая оказавшегося в этой деревеньке. Фима стал часто бывать на этом кладбище. Бродя между могильными плитами, он придумал себе «кладбищенский ритуал»: убирает одну могилу, чистит ее от сорняка, травы, листьев, бурьяна и пыли, записывает в блокнотик имя погребенного, садится на лавочку и читает поминальную молитву за его упокой, затем выпивает немного красного вина, как мы уже упоминали, купленного в магазине Lidl. По этому поводу Фима приобрел в том же Lidl небольшую лопатку, грабли с телескопической рукояткой, и небольшой совок для сбора мусора. Так у него появилась цель — три, четыре дня в неделю приходить к праотцам, исполняя свой долг. Для чего, он и сам точно объяснить это не мог. Что то в его душе и сердце щемило, если он просто так оставит «их всех» там в таком запустении. Фима даже выучил наизусть поминальную молитву и каждый раз получал невероятное Божественное удовольствие от очередной убранной могилы, прочитанной молитвы и выпитой фляжки с красным недорогим:
Благословен Господь Б — г, Владыка Вселенной, дарующий мне возможность чтить память всех погребенных здесь (это он произносил от себя), затем как написано в талмуде: да вспомнит Б-г душу отца моего, наставника моего, брата моего (тут он читал имя писанное на погребальном камне) Ицхака сына Шмуэля, умершего во второй день праздника Шавуот в 692 году по малой переписи, отошедшего в мир иной, в награду за то, что я, не связывая себя обетом, могу дать пожертвования за него и ради него. В заслугу этого да будет пребывать душа его в обители вечной жизни с душами Авраама, Ицхака и Якова, Сары, Ривки, Рахель и Леи, и с душами других праведников и праведниц, обитающих в Ган — Эдене (Рай) и да будет душа его навечно связана с заветом жизни! Омейн!
В завершение этого действа Фима клал несколько небольших камешков на могильную плиту, шел к своей лавочке, садился на нее и выпивал из небольшой фляжки красное недорогое, но терпкое за упокой Ицхака сына Шмуэля.
Так продолжалось какое то продолжительное время, ну скажем три месяца. Начались весенние паводки и Фима на время оставил свою “кладбищенскую историю”. Пусть немного потеплеет и я вернусь — сказал он себе. Когда в лесу распустились подснежники, когда сошли последние проталины, когда по утрам звонко запели соловьи и верба засверкала своими спелыми бутонами, он вернулся к своему занятию. Это уже было дело всей его тамошней жизни. Он не мог без него, а все, кто там упокоился не могли без Фимы. Конечно же вы можете сказать, что это бред, как это покойники не могут обойтись без какого то там Фимы из Украины, пусть он даже и профессор, но дело обстояло именно так, как написано.
В один из дней, когда Фима в очередной раз убрал могилу некой праведницы фрау Кайзер, похороненной в 1932 году в 21 день месяца Адар, положив камень, усевшись на своей скамейке, подставив свое небритое лицо Апрельскому солнцу, и улыбаясь, только достав свою флягу, он увидел, как к распахнутым воротам кладбища подкатило два микроавтобуса и оттуда высыпали евреи в кипах и без кип тоже, и вполне возможно, что не все там были евреи, но они все были с лопатами, граблями, мешками для мусора, ведрами, какими то коробами, промчались стремглав мимо Фимы, и стали выметать, вычищать, выдергивать оставшиеся сорняки, выносить мусор, что–то выкрикивая на немецком и иврите. Фима завороженно смотрел на их работу и в этот момент даже ревность закралась в его голову, мол, он здесь так давно, а они вот раз и все за один раз дочистили, до-убирали.
Так продолжалось часа три. Фима даже и не заметил, как выпил всю свою флягу и стал жалеть, что она такая маленькая. И вот все эти люди, когда закончили свой “трудовой десант” стали подходить к Фиме и пожимать ему руки, обнимать его, хлопать по плечу, улыбаться. Один даже поцеловал Фиму в небритую щеку, от чего Фиме стало немного не по себе, но он просто находился в неком шоке от происходящего, поэтому не мог ничего ответить, да собственно и немецкий был у него в то время не очень, а кроме, как Шалом на иврите он ничего и не знал. Последний еврей, в жилетке и широкополой шляпе, прощавшийся с Фимой взял его под локоть и вывел за калитку, прикрыл и повесил на нее большой амбарный замок. После прицепил напечатанную табличку в полиэтиленовой папке, мол вход на кладбище по предварительной записи в мэрии Ниденштайна, ключи там же, исключение составляет только хер Фима из Украины, профессор и доктор наук (за заслуги перед еврейским народом ушедшим и живым), ну или что-то такое в этом роде, похожее на правду…
22.01.25
