(из цикла «Счастливая деревня»)

1

Этот старомодный запах мужской парфюмерии я уловила, лишь только стал слышен скрип лестницы. Я нервничала, обоняние обострилось. Чтобы попасть ко мне на чердак, этот человек должен был преодолеть шесть — практически вертикальных — лестничных маршей. Поскольку моя нога пребывала в гипсе, я спускалась по этой лестнице, сначала сбросив костыли, а потом съехав на чреслах — как с детской горки, только осторожней. Поднималась же я обратным порядком: сначала забрасывала костыли на очередную площадку, а потом ползла. Но это было моим частным делом, я к нему привыкла. Однако появление человека, надушенного сентиментальной парфюмерией, — человека, который направляется на этот чердак, — породило во мне огромное беспокойство — и я бы, что называется, «заметалась», кабы могла сделать это физически.

2

Меня сбил пьяный водитель, живший до того на Островах Зелёного Мыса. С той самой минуты, когда на место происшествия прибыли полиция и амбуланс, заработала нидерландская бюрократическая машина. Иисус Навин останавливал солнце, но утверждаю, что сделать то же самое с нидерландской бюрократической машиной он бы не мог. Я слышала про голландцев, которые, вступив с этой машиной в искренние отношения, становились невротиками. Вот они возвращаются с работы — и возле почтовых ящиков их швыряет в дрожь. Прямо с порога они кидаются отвечать на опросные анкеты, на предложения альтернативных компаний о сниженной оплате газа, электричества, воды, на извинения коммунального отдела мэрии, где поясняют, что уличный бак для мусора может быть передвинут на полметра — и спрашивают, согласны ли вы с таким неудобством. Машина эта работает словно сама по себе, а людей затягивает в воронку, причём с обеих сторон. Если эту машину подкармливать, то после одного вашего ответа вам придёт уже три письма, а после ваших трёх — придёт уже такая куча писем, что разумней всего её выбросить.
…Когда после больницы я вернулась на чердак, то увидела на полу Джомолунгму разноформатных официальных конвертов; мне даже трудно было пробраться к матрасу.

3

Кто утверждает, что в Европе можно прожить на английском, те либо не жили в Европе, либо являются сознательными дезинформаторами, либо уж, ненароком, умудряются заключить брак с богатым доверчивым аборигеном. Опираясь на личный опыт, скажу, что прожить на английском неплохо удаётся в Великобритании. К моменту, когда в Роттердаме меня сбил «Мерседес», я знала всего два нидерландских слова: одно было «mierenneuker», второе — «gerechtsdoorwaarder». И первое означает «ёб@рь муравьёв», то есть педантичный зануда, а второе — «судебный исполнитель». С такими познаниями я не решалась открыть ни один конверт.

4

О бароне заговорила со мной одна из жительниц этого дома, которая, для всего подъезда, устроила грандиозную пирушку в честь своего развода. Ну, «грандиозная пирушка по-голландски» означает тарелочку с канапе на двадцать человек и пластиковый стаканчик с алкоголем — его надлежит держать в руке, три часа говоря ни о чём. То есть мне не было никакого резона спускаться с моего чердачного Олимпа в эту долину скорби. Однако (описанным выше способом) я это сделала, поскольку отчаянно искала кого-то, кто бы помог мне с письмами. Я надеялась, что в этих письмах не будет рекламы стирального порошка — а будут описаны таинственные механизмы выживания в чужой стране после травмы.

5

Моё появление там на костылях вызвало активную положительную реакцию со стороны новоразведённой, ибо голландцы высоко ценят «социальное поведение». И она рассказала мне, что, работая в больнице волонтёром, познакомилась с Отто ван (фамилию опускаю), бароном из Брюсселя, который был сбит на велосипеде и получил, как она выразилась, «те же самые, как ты, повреждения опорно-двигательного аппарата». Также она сказала, что этот человек преисполнен самых добрых помыслов, а времени у него навалом. И обещала ему позвонить. (Как я сейчас понимаю, во всякой разведённой женщине, будь она хоть трижды эмансипированная голландка, просыпается мстительная сваха.)

6

…Барон оказался среднего возраста, хорошего роста, отлично сложён; вдобавок на нём были не джинсы и футболка, в каких ходят современные принцы, а самый что ни на есть пиджак — светлый твидовый пиджак в нежно-голубую клетку — под цвет глаз и брюк. Меня добил кружевной голубой платочек в его верхнем кармашке — под цвет глаз, брюк и клетки. Белокурые волосы барона были уложены волнами, как у барашка, — а русые брови стояли удивлёнными домиками. В целом, у него был (ненавистный мне) вид человека, постоянно обескураженного каким-то небывалым счастьем. Говоря предметно, барон обладал лицом идиота, который нон-стоп рекламирует на ТВ неведомый доселе соус к котлете. И этот соус к котлете делает его таким счастливым, как не делало ничего из встреченного им до соуса.

7

Он вошёл и сказал:
— Я занимаюсь благотворительностью. Как велит мне мой христианский долг.
Что ж? — подумала я. — Христос входил к прокажённым. Тут надо понять, что ко мне на чердак, где разве что летучие мыши не водились, не входил ни один человек. Даже заказные письма почтальон бросал, не входя, а просто зашвыривая через щель. И вот — целый барон. Это было примерно так же, как если бы ко мне, когда я ещё верила в Деда Мороза, — явился Дед Мороз.
И, видимо, я бы сильно струхнула от ситуации в целом, если б не это дурацкое выражение баронского лица. Которое перечёркивало всё сразу. Новоразведённая сказала мне, что барону будет, наверное, поздно возвращаться в Брюссель, но что он человек демократичный, и потому его можно оставить ночевать у себя. (Не понимая во всей полноте, что значит в моём случае «у себя».)

8

Я сказала:
— Спать будете вон на том матрасе.
Он сказал:
— Прекрасно! Превосходно! — с неизменным выражением человека, рекламирующего соус.
Мы сели за шаткий столик, и я открыла первое письмо. Там была анкета.
В это время Отто спросил:
— А где я буду спать?
Я повторила:
— Вон на том матрасе.
И он снова сказал:
— Прекрасно! Превосходно!

9.

— Марина, когда вы родились?
Ответила.
— В какой стране, в каком городе?
Сказала.
— Состоите ли в браке, не состоите, вдовствуете или разведены?
Разведена, говорю.
— Есть ли у вас дети?
— Есть.
— Сколько?
— Один.
— Проживает ли ребёнок с вами?
— Нет. Он за границей.
— Какое у вас образование?
— Два высших.
— Какой у вас источник дохода?
— Никакого.
— Номер банковского счёта?
— У меня нет счёта.

10

Я открыла второе письмо, там снова оказалась анкета. Другого цвета, на другой бумаге и с другим типом шрифта. Порядок вопросов был тоже немного другим.
— Какой у вас источник дохода?
— Никакого.
— Есть ли у вас дети?
— Есть.
— Сколько?
— Один.
— Проживает ли ребёнок с вами?
— Нет.

11

Открываю третье письмо. Анкета.
— Марина, когда вы родились?
Отвечаю.
— В какой стране, в каком городе?
Говорю.
— Какое у вас образование?
— Два высших.
— Какой у вас источник дохода?
— Никакого.
Тут я начинаю понимать, что у этого человека полностью разрушена оперативная память. Эта новоразведённая женщина не могла знать всей глубины его повреждений. Какой там «опорно-двигательный аппарат»! Я незаметно присматриваюсь — и вижу под его светлыми волосами характерный шрам от трепанации.

12

Слышу голос Отто:
— Марина, где вы родились?
Тихо задвигаю ногой пластиковый пакет с конвертами под стол. Говорю:
— Ну вот мы и закончили! Спасибо!
Отто говорит:
— Прекрасно! Превосходно!
И смотрит на меня своими счастливыми голубыми глазами. Это глаза существа, которое ежесекундно рождается вновь. Оно не накапливает опыта. Чистые эти глаза смотрят на меня с неземной добротой и нежностью. В их небесах порхают не осознающие времени ангелы, ибо в раю времени нет. Отто излучает радость благодатного узнавания. Отто улыбается. Отто морщит в детской радости свой прямой благородный нос. Отто щурит глаза в предвкушении ещё большего счастья.
— Марина, когда же мы будем отвечать на письма? Мы ещё даже не начинали, а ведь скоро ночь!