Михаэль в переводе с иврита «Кто как Б-г». Вот такой бог, у которого смертельный диагноз и который не то, чтобы всем управляет, но даже не контролирует свое мочеиспускание.

После обследований и по результатам биопсии мне объявили диагноз. Уролог из районной поликлиники, вальяжный мужчина средних лет, посмотрев медицинские бумаги, заявил: «Ничем вас хорошим обрадовать не могу». Надо ли объяснять, какого размера черные кошки скребли, больно ранили мою душу? Что же касается сознания, то оно было встревожено и затуманено. Алкоголь помогал несколько часов поспать, но надо выбирать: или ночью бодрствовать между паникой и непонятно на чем основанной надеждой, или забываться под воздействием коньяка. Я выбрал второе, на неделю. Мне нужно было время, чтобы придумать новые правила, по которым буду жить.

Сложность заключалась еще и в том, чтобы не пропустить шутки коллег, в таком случае они могли заподозрить что-то неладное. Как оставаться боссом, который точно знает, что, как и почему должны делать другие, чтобы приблизиться к коллективному успеху или конечному продукту, называйте, как хотите? И как, при этом, сидеть со смиренным видом в очередях в поликлинике, двигаться вверх по лестнице от женщины в регистратуре до профессионала, у которого есть несколько сценариев, что с тобой делать?

И вот наконец я добрался до специализированного центра, где встретил девушку. Доктор посмотрела мои документы, засунула палец, куда подсказали ее врачебные знания и опыт, и задала вопрос: «Вы понимаете, какой у вас диагноз?» Я четко назвал его. Надо же показать, что ты хоть такую малость как свою выдержку контролируешь. Два экзистенциальных вопроса: «To be or not to be?» и «Неужели мой мужицкий, а может, и человеческий век завершился?», устраивали единоборства с пощёчинами, бросками и столкновениями в моей голове. Возникал третий: «Сколько рюмок коньяка заставят этих борцов сумо или с умом остановиться и на время отдохнуть?»

«Понедельник — день тяжелый», – мягко заметил следующий доктор, которому предстояло войти в мой внутренний мир и отрезать там то, что, на его взгляд, мешало мне, и назначил госпитализацию на вторник.

Оставалось четыре дня. Жена мою ситуацию знала. Я заявил: «Реши, как тебе лучше», надеясь, что она скажет, что дальше мы пойдем вместе, как это было и раньше. Так и случилось, и меня это несколько взбодрило. Дети узнали без подробностей, что папе нужно лечь в больницу, и отнеслись с пониманием и сочувствием.

С появлением соцсетей в нашей жизни все чаще размещают фотографии и тексты о смерти близких. Я предпочитаю чувствовать тепло родных, будучи на этом свете, чем знать, что появится пост эгоиста: «Как же я без тебя?!»

В последний день я собрал коллег и сказал, что пришло время подлечиться и, чтобы пресечь дальнейшие вопросы, добавил с некоторым нажимом: «Все болеют. С кем не бывает».

Операция

Долго еще ждать человечеству, когда исполнятся слова пророка Исайи: «И перекуют они мечи на орала, и копья свои на серпы, не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать».

В соседней стране шла война, и гибли невинные люди. Ты включаешь ящик в надежде, что это безумие закончилось. Но мужчины и женщины в дорогих костюмах и религиозных нарядах продолжали объяснять, почему это правильно так уменьшать нагрузку на почву.

Твое бессилие что-то изменить усиливается, когда тебе объявляют диагноз. Ты приходишь к отчаянной мысли, что вообще ни на что не влияешь: как можно улучшать мир, в котором живешь, когда самому требуется серьезный ремонт, а его результаты неясны. Вот уж точно: когда добрался до дна, кто-то тихо постучал снизу…

В таком состоянии духа я оказался в приемном покое больницы, получил номер в очереди на госпитализацию. По дороге читал названия отделений: «Эндоскопическое», «Радиологическое», «Онкохирургическое». Табличка на двери «Клизменная» говорила о чем-то низменном, но не опасном.

Вскоре, переодетый и описанный, прибыл в двухместную палату. Моим соседом оказался старичок, который мечтал скоро оказаться на своей даче, где он жил круглый год, и где воздух зимой «словно звенит». В прошлом он был заместителем председателя Союза композиторов Беларуси. «Сейчас это никому не нужно, музыку играют популярную, заграничную, известную публике и веселую, потому что задача продать как можно билетов на концерты». Из старичка торчала трубка, значит, что его уже прооперировали.

В соседней палате лежал парень, как оказалось, 37 лет, высокий, с накаченным торсом. На следующий день пришли две санитарки, приказали парню раздеться догола, лечь на каталку и с шутками, которые, наверное, должны были подбадривать больного, увезли в операционную. Вернули его через несколько часов, в сознании. Сутки парень лежал, не отсвечивая, а потом начал ходить, и из него тоже торчали трубки, спрятанные в полиэтиленовый пакет.

Я подмечал все эти детали, понимая, что что-то похожее предстоит и мне. Когда тебе говорят, что в обед тебе положен только суп, на ужин чистая вода, а на утро ничего, ты понимаешь, что завтра придут за тобой.

И они пришли, две дамы в белом, медсестра и санитарка. Последняя попытка «можно хоть очки оставить» была отвергнута. Я забрался на каталку в чем мать родила, меня накрыли простыней. В руки дали пробирку, чем-то заполненную, и велели держать вертикально. Так я и ехал на каталке, держа пробирку, как свечку.

Не исключено, что я бы предпочел быть в сознании и контролировать операцию. Но было по-другому, поэтому ничего не могу сообщить о ее ходе. На этом свете После наркоза язык заплетался. Но пришла радость, что ты на этом свете. Обезболивающие наркотики принесли ясность ума и даже некоторую веселость.

Огорчал дренаж, который торчал в боку и, еще больше, катетер для отведения мочи. Вот так сервис, даже в туалет бегать не надо, для этого на другом конце трубочки был прикреплен полиэтиленовый мешок.

Мой доктор заглядывал ко мне в палату на несколько минут, задавал вопросы, отвечал, осматривал. И уходил на операции. Хирурги на то, чтобы оперировать, а не заниматься психотерапией. Хотя она бы мне не помешала.

Медсестры делали уколы, меняли повязки, раскрашивали швы в зеленый цвет, мерили температуру. Санитарки наводили порядок, кухня кормила не сильно вкусно, но есть не хотелось.

Первая большая радость пришла, когда разрешили помыться в душе. «А можно? — не поверил я. — А можно …всему?» Кому-то не хватает еще одного дворца на Лазурном берегу. А мне просто хотелось постоять под струями теплой воды, чтобы поверить, что возвращение к прежней жизни возможно.

Убрали дренаж, юная медсестра сняла катетер. Она сделала это деловито, быстро и участливо. Куда девался мой стыд? Я послушно спускал трусы, давал себя мазать зеленкой в интимных местах, из меня доставали трубочки.

Доктор сообщил день, когда выпишут «на долечивание». Мне предстояло вернуться в привычную жизнь. Больница, которую я увидел и почувствовал – это фабрика, где лечат, спасают жизни, даже отсекая от плоти лишнее. Здесь меньше фальши, а слабость — это не стыдно. Заодно узнаешь, как на самом к тебе относятся твои близкие.

Лучше с диагнозом жить. Жизнь прекрасна.