ВЫПУСКНОЙ
 
в году где-то так восемьдесят втором.

Бантики, шарики, прочее.

Что же, прощай, несвобода.

Точнее, одной несвободой меньше.

А впереди

другие ее разновидности:

вуз, потом работа за проходной с восьми до пяти,

и так всю жизнь,

в точности как у родителей.

Родители, кстати, не ропщут.

Плоское время,

лишенное не то что тайны – случайности,

вкуса и запаха.

Просто будь ему сообразен

и проживешь более-менее счастливо.

Плоское и безраздельное.

А тут еще надо отвертеться от выполненья «почетного долга»,

да непонятно как.

Время

под скрежет своего грязноватого льда

вползает в мертвеющее, ополоумевшее ничего,

ты же по возрасту

погружен в предчувствие

любви, откровений пола, какого-то не слишком тебе понятного

и потому завораживающего добра.

Только у тебя не очень с личным достоинством,

из книжек знаешь – должно быть достоинство,

пытаешься привить себе его

не без насилия над собой.

Послевкусие этих твоих потуг саднит,

в общем-то, до сих пор,

пусть и не так чтобы очень.

Но сегодняшнее твое вязкое, как во сне,

твое унизительное бессилие,

опять же, пред временем –

ты же был готов к бессилию, чтобы сам о себе ни воображал

все эти годы.

Пойдешь ли на встречу выпускников?

                          Соберемся и будем друг перед другом хвастать

карьерой, преуспеянием,

словом, найдем чем.

Хором скажем, что мы славные

и все у нас правильно.
 
 
* * *
 
Они поздравляли ее в чате.

Да-да, с Днем рождения.

Писали о ее доброте.

«Редкостной доброте».

О душевности, «невероятной душевности».

«Ты, ангел», – написала одна. И это было подхвачено.

«Ангел!». «Ангел!».

«Ты такая несовременная», – восхищались все.

Я был тронут.

Пусть и немного царапал этот их стиль. Но ведь тронут.

Мы оба растроганы.

Вдруг понял: они восхищаются ею свысока.

Пусть и искренне, но снисходительно.

Потому как доброта

в их понимании качество милое, но не главное,

можно сказать, вспомогательное.

А они, насколько я знаю их, считают себя выше.

Выше доброты.

Уверены, что это их превосходство санкционировано

самим временем,

порядком вещей,

их собственным метаболизмом.

Я сказал ей об этом.

Она подумала и согласилась.

Улыбнулась, пожала плечами: «Ладно».
 
 
* * *
 
мы думали – мы дети времени,

пусть это было нарциссично,

литературно и

весьма условно, ведь мы догадывались,

что родство здесь, пусть кровное, конечно,

но не настолько близкое.

а оказалось, что мы пасынки.

но мы хотим не этого –

мечтаем о сиротстве.

так вышло бы честнее

и, наверно, чище…