От острых восприятий – яркий луч,
он изнутри не посягает на окрестность,
несовершенство облаков и туч,
на подсознании диктовалось с детства.
За год до танков в Праге, и конца
весны, пришедшей за полярной ночью,
мы у родителей случились, образца,
тех, кто был уничтожен среди прочих.
Из первой памяти пришёл порезом Яр,
я и сейчас ищу ответ в его оврагах,
фантомный – пулевых отверстий жар,
порой невыносим в своих зигзагах…
А в целом – генетический багаж —
у нас такой – врагам бы не приснилось,
мы потому не замечаем мелких краж,
что вечно на дороге в Саласпилс.
Экватор не сменил ориентир,
слой облаков всегда лучу уступит,
и кто, кого, зачем и как простил… —
Oтвет из области риторики поступит.
Мы всё же появились, вопреки,
с особым стержнем, ощущения надрыва,
и не изменим предначертанной строки,
чтоб всё у них не вышло с перерывом

 
* * *

A brighter ray of sharp perceptions comes to life—
comes from within, it’s pondering and subtle
such imperfection of the clouds feeds all strife,
subconscious childhood resurfaces to stutter…
The year before Prague witnessed Russian tanks,
apparent spring succumbed to winter’s echo,
our parents braved the cold (so many thanks!).
And we appeared to fill the void of murdered brethren…
First memory brought forth the Babiy Yar
from those ravines I seek the answers even now
my phantom burns from bullet holes don’t get me very far,
the pain excruciating, as I bow…
Our genetic burden overall,
is of the sort one wouldn’t wish as wind on willows,
don’t even notice petty theft at all,
as our thoughts are on the march to Salaspils.
Not much has changed, equator measures still,
yet a brighter ray will always pierce the cloud cover
Who had forgiven, perpetrators, victims will…
Deadlock in rhetoric—there’s nothing to discover.
Yet we appeared—the odds were there to beat,
our core peculiar, on verge of constant tearing
We won’t give up the corner of our street,
Despite attempts of present Goebbels, Hess or Goering